Сказка про счастье наводит на размышления. В каком доме счастье остановится, задержится? Счастье – оно разборчиво, свой интерес соблюдает. Итак, жило-было Счастье…

Сказка про Счастье для детей

Жило-было Счастье. И не было у него своего дома. И решило Счастье поискать дом, где бы можно было остановиться.

Вот идёт Счастье по белу свету и видит – стоит дом. Дом, как дом, красивый, высокий.

Дай, — думает, — поживу.

И живёт себе, Счастье, не тужит. Дом большой, нарядный. Стены справные, картинки в красивых рамках. Еды в закромах – видимо-невидимо. Голодным не останешься. День Счастье живёт привольно, другой, а на пятый скучно ему стало.

— Не хлебом единым на белом свете живут, — подумало оно, — и отправилось дальше. Видит Счастье – другой дом стоит на пути его.

— Дай, — думает, — зайду. Встречает его мил человек. Байки рассказывает! Заслушаешься. Про чудеса всякие, про диковины разные, про чародейства неслыханные. Мил человек угощает Счастье, яства разные выставляет, не скупится. Живёт себе Счастье припеваючи и в ус не дует. Да только приелась ему еда быстро, надоели разговоры про одно и то же.

Собралось Счастье в дорогу – пойду, ещё на белый свет погляжу, может, лучше где бывает.

Идет себе Счастье – а на пути его новый дом. Поднимается Счастье на крыльцо – а детишки ухватили его за рукава, и в лучшую комнату тащат. А там начали играть с ним, песни петь, хороводы водить. Взрослые щами да пирогами угощают, отдохнуть с дороги предлогают.

Счастье отдохнуло и решило здесь пожить немного. Да так до сих пор и живёт. С малышками-детишками возится, забот не знает.

Все в доме Счастье уважают и ценят. А ему того и надо.

Счастье уважительного отношения к себе требует!

Вопросы и задания к сказке

Весело ли было Счастью в первом доме?

Как ты думаешь, почему Счастье не задержалось в первом доме?

Как развлекал Счастье мил человек во втором доме?

Чем привлёк Счастье третий дом?

Нарисуй дом, в котором живёт семья с детишками и Счастье.

О чём эта сказка? Судя по названию, о счастье. Почему Счастье не задержалось в первом доме. Одинокий этот дом. Еды много, а милых голосов человеческих не слышно. Пришло Счастье во второй дом. Живёт в нём мил человек, и всё вроде бы хорошо. Но Счастью и этого показалось мало. И лишь в третьем доме Счастье осталось. Почему? Потому что в нём живёт крепкая семья. И детей в семье много. А дети – это счастье. Дети приносят в дом радость.

Главный смысл сказки заключается в том, что счастье, гармонию, любовь в семье нужно беречь. К счастью нужно относиться с пониманием.

Какие пословицы подходят к сказке?

Счастлив тот, кто счастлив у себя дома.
В дом, где добро, приходит и счастье.

Сказка для взрослых

Счастье и Желание

Жили-были в человеке Счастье и Желание. Казалось бы живи дружно и радуйся… Но все никак не могли Счастье и Желание ужиться друг с другом. Счастье никак не понимало буйного характера Желания, а Желание никак не могло понять, чего этому Счастью вообще надо.

Вот захотелось Желанию много денег, чтобы человеку жилось раздольно. И давай оно человека толкать в поисках, как бы разбогатеть… А Счастье тем временем дома сидит и скучает без дела… Или стукнуло Желанию женщину распрекрасную очаровать, и вот уже человек, со своим Желанием вместе, бежит в тренажерный зал, изучает подходы всякие, как сделать так, чтоб у женщин успехом пользоваться, ну и зарабатывать опять же … И снова Счастье не при деле, не до него им… Желание-то все для человека делает, а Счастье все недовольно чем-то…

Говорит тогда Счастье Желанию: «Давай наконец-то я человеком займусь, а ты пока посиди-отдохни. Вот я тебя покажу, чего ему на самом деле надо!». Так и договорились… И вот уже человек вместе со своим любимым Счастьем наслаждается свежим воздухом, звездным небом, встречами с друзьями, любимыми занятиями…, и ничего ему не надо – ведь и так хорошо…

Теперь уже Желание сидит дома, томится без дела и возмущается: «Ты что ж, Счастье, делаешь! Да ты так человека без копейки оставишь, и вообще, ты только посмотри на него, – это ж блаженный какой-то или, чего пуще, - вид наркомана! Кому от такого польза, какая?! Да ему и самому это скоро не в радость будет – я ведь больше молчать не стану!».

Договорились тогда Счастье и Желание заключить перемирие, и что-нибудь вместе для человека сделать… Придумали они повезти человека на курорт отдыхать. И Желанию есть где разогнаться, и Счастью хорошо… О, это были прекрасные дни! Наконец-то в человеке Желание и Счастье жили в мире!.. Но, как только человек вернулся с курорта, все по новой началось…

Начали тогда Счастье и Желание размышлять, что же делать: вместе получается только ненадолго, по одному вообще ничего хорошего не получается… Решили они тогда, что каждый по-своему с человеком будет, и, чтоб никто главный не был, и другому не мешал. Желание, раз ему так хочется, пусть цели ставит, жизненные задачи решает – в общем, за действия человека отвечает, а Счастье – отвечает за ощущения радости, удовольствия и благодарности от всего, что есть в жизни человека. Но живут они не вместе, а параллельно. Счастье – не зависит отныне от желания, и просто всегда с человеком, независимо от того, что и как он делает, а Желание – не зависит от Счастья, и просто делает то, что необходимо человеку…

Представления о счастье - ключевая черта мировоззрения человека, входящая в смысложизненную систему его ценностей. Мечты о счастье всегда были свойственны человеку. В современном же обществе "фелицитарный синдром" особенно ярко выражен как тяготение к счастью-удаче и счастью-наслаждению. Такое понимание счастья активно проявляется в социокультурной жизни: заигрывание с судьбой на всевозможных "полях чудес" , видимо, неискоренимо, как сами эти сказочные поля, охота за удовольствием и успехом являет себя в целом спектре гедонистических лозунгов и активно популяризируемом «смайл-образе» - своеобразном стандартизированном лике человеческого счастья.

Человек современности блуждает в поисках счастья и блага в пространствах социума и культуры не менее, нежели человек прошлых эпох.

В аксиологическом плане счастье - это ценность, мера добра в жизни человека, идеал совершенства и бытия вообще (Дубко, Титов, 1989). В христианском понимании истинное счастье возможно лишь в Боге: в любви Божией, в пребывании с Ним. С этой точки зрения, наличие счастья в жизни человека немыслимо без наличия в ней духовной жизни.

Как бы ни были прекрасны формы жизни, подлинное счастье недостижимо, если человек не победит в себе греха. "

Что такое счастье? Само оно в жизни приходит или надо добывать его?... И откуда эта бездольность и бессчастность? Можно ли ее преодолеть или она суженая, роковая?..» /И.Ильин/

Как один из ключевых концептов культуры "счастье" занимает важное положение в картине мира, которая видится сквозь призму русской сказки. Фелицитарные аспекты русской сказки затрагивают ряд актуальных вопросов: каково счастье подлинное и как не спутать его с обманчивым, ложным? Что за путь к такому счастью ведёт и как отыскать его, и как с него не сбиться? Как счастье с житейским благополучием связано? Соотносится ли с добродетелями? С благом? С не-счастьем, которого так много в судьбе сказочных героев?

Примечательно, что сказочные притеснители "несчастных" героев (сирот, падчериц и т.п.) предстают перед слушателем вполне житейски благополучными; у них есть все то, что, казалось бы, нужно для счастья: и родительская защита, и свой дом, и хозяйство, и достаток, у них все в жизни в порядке. Однако повествователь наделяет подобных героев особыми чертами.

Так, если любимым сказочным героям будет свойственно трудолюбие, то антигероям - праздность; искусность героя будет противопоставлена неумелости антигероя, милосердие - жестокости, терпение - гневливости, послушание - властолюбию, скромность - самолюбованию, кротость - негодованию, безропотность - мстительности.

Противопоставление по принципу "герой - антигерой", "добродетель - порок", разворачиваемое в динамике развития сказочного сюжета, приводит тех и других персонажей к разному для каждого финалу. Счастье одних и несчастье других меняются местами в развязке сюжета, знаменуя победу или поражение разных путей жизни.

Антигерои, в лучшем случае, теряют, что имели: цари - царство, богатые - богатство, а иногда отнимается и человеческий облик или сама жизнь. Счастье же открывается "несчастным", невольно вызывая воспоминание о евангельском обетовании блаженства "плачущим и кротким".

Ценностная специфика счастья выражается сказкой в его итоговом, результирующем характере: образ разбитого корыта антиномичен образу свадебного пира, как выражение оппозиции "ложное понимание счастья - подлинное понимание."

Счастье в сказке может проявить себя через житейский идеал достатка и налаживания хозяйства, но это становится возможным, как правило, благодаря чудесной помощи герою в ответ на доброту сердца и его готовность отдать последнее: "... Тут говорит старичок Ивану: «За правду твою, да за щедрость получай, что заслужил!" Глядь, а из озера один за другим, золотой да серебряный топорики вылетают, да и прямо Ивану в руки. Подивился Иван, поклонился, домой пошел. Наладил дела хозяйские - стал жить-поживать, горя не знать, людям помогать." - так в сказке "Три топорика" приходит счастье к Ивану, отдавшему прохожему дедушке последнюю свеколку и честно отказавшемуся признать в невесть откуда взявшихся драгоценных топориках свой - простой, железный.

Сказочное счастье может являть себя в судьбе героя в образе доброго супруга или супруги, сумевших угадать свою суженую половинку в неприметном, скромном облике: "... Ехал на ту пору по полю молодец - богатый, кудреватый, удаленький. Увидел яблочки золотые, затрогал девушек: - Которая из вас мне яблочко поднесет, та за меня замуж пойдет! ...А яблочки-то висели низко, под руками были, а то вдруг поднялись высоко-высоко - не достать. Хотели сестры их сбить - листья глаза засыпают, хотели сорвать - сучьи косы расплетают; как ни бились, ни метались - ручки изодрали, а достать не могли. Подошла тут Хаврошечка, веточки к ней сами и приклонились, яблочки в руки скатились. Женился на ней добрый молодец, и стала она поживать, лиха не знать." - счастье в сказке связано с ладной семьей.

Сказочное счастье может обнаруживать себя и в получении героем или героиней простого происхождения нового, царского статуса, что также сопряжено с супружеством: " Тут взял царь Василису за белые руки, посадил ее подле себя, а там и свадьбу сыграли... Воротился отец Василисы, порадовался о ее судьбе..."; "...Повенчали Царевну с работником. Стали они жить-поживать, горя не знать, добра наживать." ; счастье в сказке связано с обретением особого, царского достоинства, как зримого выражения достоинства сердца.

В тесном сопряжении с категорией счастье выступает здесь правда. Счастье "плачущих" оправдывается не только добродетельными дарами. Динамике разворачиваемого сказочного сюжета сопутствует такое ясное переживание слушателем не-правды, не-праведного положения вещей, которое рождает и предощущение неотвратимости правды. В противостоянии героев и антигероев нет обреченности; здесь рождается живое чувство грядущей чудесной перемены и утешения.

И вновь вспоминается евангельское: "Не оставлю вас сирыми... Приду к вам." Сказочное счастье "уплывает" из рук тех героев, для кого достижение и сохранение житейского благополучия расходится с правдой жизни и становится самоцелью.

Магистральная сказочная оппозиция сказки "свое - чужое" обнаруживает здесь себя как противопоставление праведности "несчастных" и неправедности "благополучных", раскрывая ценностное отношение к смысловым доминантам народной культуры: правда (истина) вне связи с добром для русского склада ума - это не правда вовсе.

Отсюда традиция особого интереса к справедливости в сочетании с готовностью к достойному принятию «ударов судьбы». Вот почему герои смиренные, т.е. имеющие дар с миром принимать как горести и обиды, так и нежданные радости и благие перемены судьбы, чают свое счастье не в золотых слитках.

Одним из красноречивых примеров сказочной аксиологии счастья в отношении его связи с богатством, сокровищами и деньгами является сказка "Мена". В ней "мужичок-серячок", кинувшийся на крик о помощи, спасает из воды купца, за что, нежданно-негадано, получает от того щедрую награду - кусок золота величиною в конскую голову. По пути домой к своей старухе он простодушно меняет золото: сначала на лучшего коня из табуна торговца, потом коня - на вола из пастушьего стада, затем вола - на барана, барана - на поросенка, поросенка - на иглу из товара корабейника: "...Выбрал старик славную иголку, поблагодарил и пошел домой. Пришел к дому, стал через плетень перелезать и иглу потерял. Выбежала старику навстречу старушка: "Ах, голубчик мой! Я без тебя уж совсем было пропала. Ну рассказывай, был ты у купца?" - "Был."- "Что тебе купец дал?" - "Кусок золота в конскую голову". - "Где ж оно?" - "Променял на коня". - "А конь где?" - "Променял на барана". - "А баран где?" - "Променял на поросенка". - "А поросенок где?" - "Променял на иглу: хотел тебе, старая, добрый подарочек принести, да вот, стал через плетень перелезать и потерял". - "Ну так и слава Богу, голубчик, что сам ты вернулся; пойдем в избу, вечерять будем, чем Бог послал."

Здесь можно было бы заподозрить повествователя в горькой иронии и досаде на расточительное простодушие старика. Однако коммуникативный аспект сказки, ясно явленный в варианте финала, позволяет интерпретировать этот сюжет и так: это история о том, как старик, незаметно для себя расточив золотой дар щедрого купца,ничего не потерял.

Возможность подобного толкования может быть подтверждена и сравнительными аспектами; сюжет "Мены" с апологией простоты сердечной - не единственный в своем роде... Приведем в качестве примера две антиномичные русские сказки - "Чивы-чивы-чивычок " и "О лесном деревце".

В архитектонике завязки сюжета они чрезвычайно схожи: живут себе старик со старухой, старик отправляется в лес за дровами, прилаживается рубить дерево и вдруг... В первой сказке - птичка, во второй - само деревце просит старика дерева не рубить и в обмен за то выполнить "чего только пожелаешь". У птички, попросив сперва самого насущного - хлеба побольше, старик со старухою, не в силах остановиться, последовательно выпрашивают домашней скотины, "богатую избу, чтоб в ней богачами жить, да слуг, чтоб кормить, за скотиной ходить", затем просят сделать их царем с царицею, а после и царской короны и власти оказывается им недостаточно: "Поди к птичке-невеличке, проси, чтобы нас святыми сделала!" (в другом варианте - богами). Старик просит птичку, возвращается домой, смотрит - стоит старая избушка, старуха в старом сарафане... Пошел опять в лес, стал птичку отчитывать: " - Что натворила! Дай нам денег теперь побольше, ведь в доме-то совсем есть нечего!» А птичка в ответ: "А разве святые деньги копят? Разве святые о еде-хлебе помышляют?" Сказала и улетела. Вернулся старик к старухе ни с чем." (Финал варианта с "богами" более плачевен - супружеской паре отказывается вправе иметь человеческий облик, старики обращаются в неразумное животное, скотину бессловесную - навсегда становятся быками.)

Иное развитие сюжета в сказке "О лесном деревце". Старик спешит домой со старухой советоваться - что же просить у лесного деревца; садятся они перед избой на лавочку, старик и спрашивает: "...- Хочешь - много-много денег выпросим? Подумала старуха: - ... А на что нам, старый, много-много денег-то? Нам их и прятать-то некуды. А так спим по ночам - двери не запираем, страха не знаем... Нет, старик, пожалуй не надо нам денег! Так советуются они и не находят потребности ни в стаде большом-прибольшем - как с ним старикам управиться? - , ни в тысяче курочек - как их прокормишь, такую прорву: "...Есть у нас одна коровушка - молочка хватает, есть овечка - и шерсти хватает... Есть у нас курочка-хохлатка, есть петушок - нам и довольно." Наконец, идет старик в лес и просит у деревца, что сам надумал: "Сделай так, чтобы наши прялка, да ножик никогда не ломались, да чтоб руки у нас всегда здоровыми были..." Вернулся домой, стали дальше жить, как прежде жили: "Старик ивовые прутья режет, корзины плетет, старуха лен прядет, коврики ткет. Тем и кормятся. И ладно живут, счастливо!"

Здесь мы встречаемся с подлинно ценностным отношением человека к своему жизненному выбору и своему счастью, которое является не внешним, принудительным, но идет из глубины души, из феномена сердечной простоты.

Эта аксиологическая проекция картины мира отражена в таких русских пословицах, как: «Богатство полюбится, и ум расступится»; «Без денег сон крепче», «Живем не широко, а узким Бог помилует»; « Соболь да куница бежит да дрожит, а серая овечка лежит да пышет»; «Соболино одеяльце в ногах, да потонули подушки в слезах», «Счастью не верь, а беды не пугайся!», «Бог найдет и в люди выведет»...

Русской сказке хорошо известно тяготение человеческой души к такому счастью, которое окрыляет и возвышает над идеалом житейского благополучия. Оно побуждает героев отправляться в дорогу из родного дома, невзирая на предельные испытания и опасности. Большинство сказочных героев, достигших возраста юности, всегда в пути.

Этот путь, неизменно сопряженный с предельным, подчас, страданием, терпением, мужеством и слезами, открывает в сказочной аксиологии высокую цену подлинного счастья, а также проблему разноуровневости в потребностях человека и, как следствие, понимание им смысла счастья.

Утилитарное понимание счастья через идеалы житейских благ ("внешние блага" и "блага тела") оказывается только начальной ступенью, не способной удовлетворить иных, экзистенциальных потребностей человека, его устремленности к "иному", внежитейскому. На наш взгляд, такие стремления человека народная сказка выражает через представления о любви и красоте.

В волшебных сказках из иного, нечеловеческого царства часто берутся жёны (Марья Моревна, Краса Ненаглядная, Царевна-Лягушка); тоска по «нездешнему», по «красоте ненаглядной» обычно заставляет героев отправиться в путь. Причем, в этом, подлунном мире такую красоту не сыскать: нет ее ни в полях, ни в лесах, ни в глубинах морских; о ней неведомо ни зверям, ни гадам, ни рыбам, ни птицам. Только таинственная птица-Могол способна поднять героя-искателя в запредельное, где в небесном золотом терему Краса Ненаглядная и обитает; и путь не осилить без готовности героя к жертве - он решительно отдаёт часть собственной плоти, чтобы окрепли крылья сказочной птицы.

Путь к обретению сказочным героем подлинного счастья всегда сопряжен с испытаниями, тяготами, соблазнами, которые необходимо преодолеть. Образы железных сапог, которые нужно износить на этом пути, каменных хлебов, которые нужно изглодать, посохов, которые нужно источить, в ценностном преломлении можно интерпретировать как символическое выражение крайней степени напряжения человеческих сил на этом пути, избранном самим же героем (героиней) повествования, а также как свидетельства высокого аксиологического статуса выстраданного счастья.

Аксиологическая сущность концепта " счастье " в ряде сказочных сюжетов сближается с категорией "благо", которое может быть раскрыто как соподчиненность бытия таким принципам, как со-радование, со-страдание, со-переживание, со-причастность (этимологически сходное с-часть-ю) мудрости и красоте.

В устремленности к запредельной Красоте, стремлении слиться с нею, Б.Вышеславцев видит вершину народного творчества, выраженную в русской сказке: "Но зачем же летит Иван Царевич на край света? Он ищет невесту, "ненаглядную красоту", а по другим сказкам "Василису Премудрую"...

Этот полет всегда направлен в "иное царство", "за тридевять земель"... Он оставляет далеко внизу все ежедневное, будничное, но также все мечты о сытости и все утопии "жирного неба"... И этот полет не дает земных благ, но, напротив, для него нужно всем пожертвовать... это вопрос жизни: добудешь ее, и все счастье устроено, не сумеешь - погиб навеки." Известно, что тех, кого мир считает несчастными страдальцами, христианское мирочувствие может называть блаженными - т.е. находящимися под защитою Божественной благодати, даруемой как милость, ниспосылаемой для спасения души или как награда за праведность.

Сказочный герой, идущий по пути добра и правды, ищущий за пределами обыденности Красоты Ненаглядной, не останется без ответа, столкнувшись с таинственным пределом своих сил. Конечно, в отличие от религиозного дискурса, сверх-естественный Источник блага, приносящий счастье или чудесную помощь герою, в сказке не определен.

Однако, на наш взгляд, там, где обитает "подлинная душа сказки", можно наблюдать тяготение героев не к личному счастью, но влечение к некому высшему Благу, как всеобщему закону бытия и источнику истины, красоты и добра. Е.Трубецкой отмечает, что сказка содержит образы, готовящие человека "к восприятию чудесного "нового царства"", в них "мы имеем некоторое предварительное его откровение: царство это познается в самом стремлении к нему, в самом факте подъема над жизнью, ибо этот подъем невозможен без некоторого внутреннего озарения... Человека окрыляет та цель, к которой он испытывает таинственное влечение." Между тем, в фольклорном фонде сохранилось и множество таких сюжетов, где "счастье", как метокатегория, часто соотносится с близкими по смыслу, но значительно более тривиальными понятиями: "награда", "удача", "везение".

Счастье-удача может быть относительно обусловлено добрыми наклонностями субъекта действия сказки, а может совершенно от них не зависеть. При этом удача выступает скорее лишь поводом к счастью истинному или ложному, ко благу или ко злу. Относительная амбивалентность наблюдается и в отношении понимания сказкой связи счастья с богатством. С одной стороны, достаток выступает как слагаемое счастья, которым сказка неизменно награждает своих любимых героев. Но в то же время сказка этих же героев отмечает презрением к золоту, "яствам царским и питью боярскому" - приземистый идеал житейского благополучия их не прельщает.

Аксиологии сказки глубоко присуще понимание того, что "не в деньгах счастье, а в добром согласье", что золото и каменья самоцветные не являются непременным условием счастья и самодостаточной ценностью, но, напротив, могут выступать, как опасная ловушка на пути героя.

Счастье в сказке может быть связано с добродетелями героя, хотя и не являться прямым их следствием. С одной стороны, в сказочном нарративе закреплен ряд условий, при которых счастье непременно открывается героям (особенно героиням - жертвам несправедливых притеснений): следование правде, милости, любви, стремление к ним, предпочтение благочестия житейскому благополучию.

С другой стороны, сказочное счастье, с позиции повествователя, может быть и совершенно не обусловлено выраженными добродетелями, быть имморальным и аморальным, выражая, например, "вековечную мечту человеческой лени о легком хлебе" (чаще - в сюжетах с субъектом-мужчиной).

Тип же героя, который пленяется идеалом житейского благополучия и легких путей к счастью, сказке также хорошо известен. К ним отношение повествователя может быть либо сочувственным - и здесь мы встретимся с любованием плутовством и воровством,- либо предостерегающим - тогда мы встретим разоблачение апологии гордеца, бездельника и удачливого вора.

Исследуя фелицитарные аспекты русских сказок, можно выделить следующие ценностно-смысловые доминанты, отражающие самобытность национального сознания в понимании им счастья и блага: тягу к внежитейскому идеалу высшего блага, "странничество" русской души в его поисках и готовность к жертвенности для его достижения; "влюбленность" в красоту, чуткость к слову истины, жажда обладания мудростью и божественной красотою; приоритет благочестия над житейским благополучием; внутреннюю способность переносить тяготы, притеснения и несчастья, ради стояния в добре и правде; соотнесенность индивидуального счастья с идеалом подвижничества, самоограничения, самоотдачи; аксиологическую оправданность несчастья и ценностное восприятие страдания; доброжелательное, деятельное, сочувственное восприятие чужого несчастья, как своего; значимость личной сопричастности к несчастью других, переживание ответственности не только за свою судьбу, но и судьбу других (семьи, рода, народа, "земли русской"); высокую аксиологическую значимость сострадания, как источника героического в человеке, его связь с раскрытием подлинной мужественности...

В заключении невозможно не отметить своеобразную "потаенность" русского переживания счастья в отличие от тиражируемого «смайл-образа» успешного человека. Похоже, что популярный и притягательный призыв «Be happy!» и вообще отождествление счастья с англоязычным «happiness» не вполне созвучен пониманию подлинного счастья русской культурой.

Если «happiness» скорее соотносится с реально земными категориями (pleasure,well-being и пр.), то для русского сознания «счастье» относится больше к сфере идеального, близкого к таким фундаментальным категориям бытия, как «смысл жизни», собственно «идеал», образ которого манит и окрыляет. Счастье здесь мыслится вне житейского поля, вне повседневности, в тесном сопряжении с «полнотой бытия», без которой мается человек в земной юдоли.

Демонстративное проявление собственного благополучия чуждо русской культуре и вызывает подозрительное отношение, такому «счастью» словно бы отказывается в подлинности. "Стеснение" собственного благополучия перед лицом несчастий мира, непременное соотнесение его с "избытком мировой скорби" и слез, «потаённость» и сакральность в переживании счастья - характерные черты, которые можно наблюдать в культуре русского народа.

В одной, далекой-далекой стране. Которая располагается по своему обыкновению у самых синих гор, где берет свои воды красная река, жил-был ежик.

Жил он в небольшом доме, со своей дружной семьей, на самом краю леса. Каждое утро, на рассвете, он выходил из дома, и смотрел, как встает из-за гор солнышко, как оно освещает все вокруг, своим теплым, бархатистым светом. И лес тогда преображается, и начинает играть всеми красками. Очень нравилось это ежику, каждое утро наблюдать, как просыпается лес, как освещаются верхушки деревьев, как роса на траве переливается всеми цветами радуги, начинают петь птицы.

И вот однажды, прогуливаясь по лесу, ежик услышал как на одной березе, две вороны говорили осчастье. Заинтересовалсяежик. Он впервые слышал такое странное и непонятное слово «счастье». Спросил он у ворон, что оно означает, но вороны только посмеялись над ним и разлетелись в разные стороны.

Задумался тогда ежик. Уж очень его заинтересовало это слово.

И решил тогда ежик, отправится искать это самое «счастье».

В одно прекрасное солнечное утро, он вышел из дома и отправился на поиски.

Долго ли, коротко ли шел ежик. И встретил он на пути зайчика.

Скажи мне зайчик – обратился к нему ежик – Что такое «счастье»?

Да это же просто – ответил зайчик – Счастье, это зеленый луг, ласковое солнышко, теплыйлетний денек, и вкусная морковка.

Странно – подумал ежик – у меня

Же все это есть, я каждый день вижу и зеленый луг, и ласковое солнышко, но я и не знал, что это называется «счастье»

Еще какое-то время шел ежик, наблюдая, как зеленые, залитые солнцем луга, сменяются лесами, слушая, как поют в лесу птицы и шуршит под его ногами опавшая листва.

И увидел тут ежик лису. Подошел он поближе, и спросил у нее:

Скажи, пожалуйста, лиса, знаешь ли ты, что такое «счастье»?

Конечно – удивилась лиса – Счастье - это теплый уютный дом, в котором тебя всегда ждут, где горит свет, где тебе рады.

Интересно – подумал ежик. – И это тоже все у меня есть: и дом, и ждут меня там всегда, и свет горит, и мне рады там, но я никогда не думал, что это и есть «счастье»

Шел он, шел. Солнце уже начало садиться за горизонт, начало темнеть. Решил ежик остаться ночевать в лесу. Нашел себе уютное место, под огромной березой и уснул.

Проснулся ежик, от какого-то странного звука. Открыл глаза и увидел, что уже наступило утро, что солнышко уже осветило верхушку березы, под которой он спал. А звуком, от которого проснулся ежик, оказалось пение соловья, расположившегося на самой верхней ветке той самой березы. Решил ежик поинтересоваться у соловья:

Ответь мне, соловей, что такое «счастье»

Нууууууу, - сказал соловей – это же совсем просто. Счастье – это голубое небо, легкость, ощущение полета, радость от того, что взмываешь ввысь к самым небесам.

Как странно – подумал ежик.- и это у меня есть, и легкость и радость, но я даже и подумать не мог что это и есть «счастье».

Задумался тут ежик, так что же я тогда ищу, если у меня уже все это есть. И решил ежик возвращаться домой.

Дорога обратно была легкой и приятной. Ежик слушал, как поют в лесу птицы, как шумит листва на деревьях, под легким дуновением ветерка. Чувствовал, как солнышко припекает к его спинке, вдыхал неповторимые лесные запахи. Любовалсяголубым небом и красивыми проплывающими изредка облачками. И было ежику хорошо и радостно.

Подойдя к своему дому, ежик заметил, что в нем горит свет, он точно знал, что его там ждут и ему всегда там рады.

И понял тогда ежик, что под словом счастье, каждый понимает что-то свое, но есть в нем и что-то общее. «Счастье» - это когда тебе хорошо и радостно, тепло и уютно, легко и комфортно. Это и есть, самое настоящее счастье!

Часы (терапевтическая сказка)

В одном старинном доме, жили-были Часы. Жили они на красивой резной полке над камином. Лет им было, наверное, столько же, сколько и самому дому. Да они и сами уже вряд ли могли вспомнить, когда тут появились. Но, не смотря на столь солидный возраст, отличались эти Часы завидной пунктуальностью и точностью. Все обитатели дома очень любили их и относились к ним с огромным уважением.

И вот, однажды, проснувшись рано утром, Часы вдруг почувствовали, что что-то с ними не так. Внутри что-то странно поскрипывало и позвякивало, стрелки никак не хотели двигаться вперед, и отбивать давно знакомый и четкий ритм и Часам никак не удавалось вернуть привычный образ жизни.

Загрустили тут Часы, такое состояние было для них ново и не приятно. Ведь на протяжении многих лет им удавалось держать себя в прекрасной форме и пользоваться всеобщей любовью и уважением. А теперь постепенно все начали забывать про Часы, правда они так и оставались стоять на каминной полке, но теперь на них никто не обращал внимание, ведь кому нужны часы, которым нельзя доверять?! С них даже стали забывать стирать пыль.

Так как полка, на которой располагались часы, находилась напротив окна, теперь единственным их развлечением было смотреть в окно. Они наблюдали за изменениями, которые происходили в природе и грустили по тем временам, когда они были исправными и могли приносить пользу окружающим.

Часы видели, как происходит смена времен года:

Сначала осень. Деревья оделись в разноцветные наряды и на смену теплым и ясным днями пришли дожди и ветра

Затем вдруг что-то в природе начало меняться и наступила зима. Постепенно деревья сбросили все листья и укрылись белым снежным покрывалом. Часы любили смотреть, как под светом фонаря, кружатся снежинки и постепенно на земле образуются внушительные сугробы.

И все это происходило вовремя по всем законам природы

Часы наблюдали за всеми этими изменениями, так как им было совсем нечем заняться и вспоминали о том, что когда-то они тоже помогали всем окружающим делать все точно и в срок.

И вот, в один прекрасный день, проснувшись рано утром, Часы вдруг обнаружили, что их кто-то снял с полки. Теперь они стали на столе, вокруг них было разбросано много всяких странных вещей, которые Часы никогда раньше не видели. Там были и маленькие металлические отвертки, и пинцеты и даже колбочка, с какой то странной вязкой жидкостью. Все это было так ново и непривычно для Часов, что они решили, что они спят и им все это снится. Но вдруг Часы почувствовали, что скрип внутри них прекратился, все механизмы вдруг заработали, и... о чудо! даже стрелки закрутились, так как раньше, отбивая, такой знакомый и мелодичный ритм. Часы поняли, что их починили.

Они были просто счастливы! Их вытерли от пыли и поставили снова на каминную полку, где они стояли всегда.

Теперь Часы опять стали показывать точное время и снова начали пользоваться всеобщим уважением за точность и пунктуальность.

«Сказка о счастливом человеке»

Он и в самом деле считал себя счастливым человеком. Его уничтожающая все и вся в его сознании мечта сбылась - он нашел место для счастливой жизни, там, где и хотел. С тех пор как эта мысль стала для него главной, он начал готовиться к своему счастью, потому что знал - это обязательно произойдет и он поселится в своем доме вдали от людей.
Господи, как ему было хорошо здесь вдалеке от человеческого смрада. Здесь его никто не найдет и не испортит его счастливого одиночества. Там, среди людей, он тоже был одинок, но ему мешал, не давал жить смрад человеческого недоразума, его ничтожество. Все вместе и каждый по отдельности раздражали они его, не с кем было даже поговорить. А если он и начинал с кем-либо, кажущимся ему понимающим человеком, разговор, то спустя непродолжительное время он наталкивался на пустой, ничего не выражающий или выражающий непонимание взгляд собеседника. Он чувствовал себя в обществе людей как в вакууме, бездушной среде. Не то что здесь - свобода!.. Нет ничего, что может раздражать, всё зависит от тебя самого и от окружающей природы вокруг.
Уже две недели он жил как в раю. Можно было в любую секунду выбежать из жилища наружу, набрать в легкие чистого, бодрящего, с запахом тундры и моря воздуха и прокричать что есть сил и голоса все, что душе угодно в этот момент. Никто не услышит и не осудит, не испачкает порыв души грязной фразой... На сотни километров вокруг никого и ничего, одна тундра и море. И пусть летят к черту все постулаты о том, что человек - существо социальное... Иногда он думал, как это произошло - он вышел из этого общества или общество его выдавило из себя как какую-то инородную субстанцию, не укладывающуюся в общие правила существования? Не то чтобы это было для него вопросом... Скорее просто размышлением из разряда - что было раньше яйцо или курица?..
Он переехал сюда в начале лета, и когда пройдут ещё две недели - лето закончится, начнется короткая осень. Зима будет длиться долго, для неподготовленного человека очень долго, смертельно долго. Он знал об этом и был готов. О том, какая здесь зима он знал не понаслышке, его детство и юность прошли вот примерно в таком же месте, правда условия жизни там были чуть получше...
В тот ноябрьский день его, четырех лет отроду, уставшего от долгой утомительной дороги с ночевками в нескольких аэропортах между перелетами на самолетах все дальше и дальше на север, наконец вытащили из грохочущего механического чудовища под названием «Ми-6», он посмотрел вверх и увидел крутящиеся вроде как над самой головой лопасти-лапы вертолета-чудища, ему стало страшно и захотелось заплакать. Он посмотрел вниз и увидел снег, там, откуда он прилетел его ещё не было. Вокруг в полутьме полярной ночи суетились люди, вытаскивая из открытого люка-пасти «вертушки» какие-то ящики, сумки, мешки, выкатывая бочки... Вертолет не глушил двигатели, потому как потом из-за нешуточного мороза с ветром придется долго отогреваться, чтобы их запустить.
Только теперь он вдруг понял, что ему не только страшно, но и холодно - крайний север встретил его могучим, промораживающим все и вся дыханием зимы, и если бы не надетые заблаговременно на него родителями несколько теплых одежек, то он бы наверное тут же превратился в льдинку. Он посмотрел вперед и увидел два чернеющих домика, почти засыпанных снегом, на краю вертолетной площадки и машину-вахтовку, в которую его сейчас и несли. Уже за миг до того как его, замерзшего и оглушенного засунули в машину, он повернул голову в сторону и увидел.., увидел Север - белую стену вихрящегося кружева, уходящую в бесконечность... Может быть в этот самый миг в его детском разуме и зародилось ощущение того, что в этом месте он вырастет настоящим человеком, по-другому здесь и быть не может! Либо вырастешь человеком, либо сбежишь туда, где потеплее и вообще покомфортнее...
Север окутал его своими почти круглогодичными снегами-метелями, ослепил его кристальной синевой неба днем и яркими, будто отмытыми от смога звездами ночью, ошеломил его мгновенностью буйства жизни короткого лета, научил радоваться наконец-то побеждающему полярную ночь солнцу и повышению температуры на улице до -15 в начале весны, он даже научил его замечать сверхкороткую (не больше двух недель) осень, которая похолодевшим ветром проносилась над тундрой, шепча каждому живому существу о скором приходе своей старшей суровой сестры - зимы.
Когда его первое здесь лето растопило снега и льды, он увидел, что тут есть ещё и море - то, что он не видел ещё никогда. И не просто море, а целый океан!
Он видел, как этот океан бывал грозным, - и тогда он гнал свои волны по тундре, забывая про то, что это не его владения, грозя затопить их поселок - базу нефтяников, его волны, врубаясь в берег, хлестали брызгами ближние домики, наводя ужас на живущих там людей... Впрочем, этот ужас испытывали те, кто видел эти штормы первые несколько раз... Хотя привычка сидеть на чемоданах во время шторма вырабатывалась у всех, сразу и навсегда. Но ему почему-то не было страшно, он почему-то был уверен, что эта грозная стихия не причинит ни ему ни всему поселку особого вреда. И действительно, за шестнадцать лет океан не единожды обступал кругом по тундре поселок, но ни разу не затопил его.
Лет в тринадцать он начал свои самостоятельные выходы в тундру и на рыбалку на берег моря. Грибы, ягоды, корешки «золотого корня», да и просто прогулки по тундре с обязательным выходом к берегу и долгим стоянием на какой-нибудь торфяной кочке, устремив взгляд в океанскую даль... Его взрослеющему разуму всё это было необходимо как воздух. И он вбирал это в себя, предчувствуя, что скоро всему этому придет конец...
Вахтовка везла его, теперь уже двадцатилетнего, на взлетно-посадочную полосу. Сегодня все закончится, уже закончилось. Машина ехала по песчаному берегу, разбрызгивая оставшуюся после отлива морскую воду в лужицах. Он не слышал из-за рокочущего и воющего двигателя машины прощального шепота волн, но чувствовал его. Север без него обойдется, а он без севера?..
Опять, как и шестнадцать лет назад, ему хотелось плакать, и опять, как и тогда ничего не получалось - тогда не получалось из-за совершенно ошеломленного состояния, а сейчас - потому что мужчины не плачут. Какая ерунда, - думал он, - разве этим определяется мужественность... Он вспомнил как два месяца назад, возвращаясь из армии, он вылез из вертолета и ему захотелось закричать и прямо со взлетки побежать на берег моря... Двухлетняя грязь и гадость беспредельщины его службы, да плюс к этому его короткая двадцатидневная, но очень запоминающаяся война оставили в его душе и сознании кровоточащие, гноящиеся язвы, даром что не повредившие его разум... Но он знал, что его вылечит. В то время как любой другой «нормальный» дембель на его месте обязательно устроил бы «привальную» и напился бы до потери сознания, он же собрал рюкзачок и отправился на целые сутки «в тундру да на море» как он говорил. Обратно он шел уже с начавшими заживать ранами. И с рыбой в рюкзаке.
В иллюминатор вертолета он в последний раз увидел тундру и краешек моря.
Начиналась другая жизнь, но в этой жизни у него уже не будет места для отдыха души и разума. И лечить их придется также как и все... Если получится.
А потом была эта самая другая жизнь. Неудачи, горести, победы, короткие и какие-то пустые моменты псевдосчастья... Он пытался найти на этой земле хоть какое-нибудь место, про которое можно было бы сказать - это природа, уже не говоря про то, чтобы сказать - это нетронутая природа... Чужая, мертвая земля. Навеки антропогенизированная природа, то есть, уже и не природа вовсе. Эта земля безразлично смотрела на него своими мертвыми глазами, у неё не было голоса. В обществе «людей обыкновенных» человек пачкает этот мир уже самим своим присутствием в нем...
Север вырастил его человеком, но не объяснил, что ему делать в обществе «не совсем человеков»? Он честно старался приспособиться к этой среде... Но... о чем, к примеру, говорить с человеком, все усилия которого направлены на удовлетворение сиюминутных потребностей?.. В той или иной степени, но такими были все(!) люди, окружающие его. Чем взрослее он становился, тем меньше ему хотелось разговаривать и вообще иметь какие-то отношения с людьми. Асоциальный синдром - как сказали бы психологи, обратись он к ним. Но зачем к ним обращаться, если он и без них знает, что он из себя представляет. Нет, он не ненавидел людей, совсем нет. Он их... не понимал и иногда жалел за откровенную ущербность их разума.
Он два лета готовил свое жилище к тому, чтобы вселиться в него. Натащил со всей округи бревен, принесенных морем, что-то привез на вертолете, заплатив за это пилотам эквивалент половины стоимости своей квартиры, потом завез все то необходимое, самое необходимое, что понадобится для жизни - еды на первое время, теплые вещи, не забыл и генератор с телевизором. Он не собирался отделять себя от всех благ цивилизации, к тому же, зимой без электронагревателя здесь запросто можно дать дуба, если с дровяной печкой что не заладится. Он знал, что эта его по-настоящему счастливая жизнь может продлиться недолго. К этому он тоже был готов. Но это будет счастливая жизнь! Такая, какая ему нужна! Он будет заниматься тем, что принесет ему радость и удовлетворение от сделанной им работы. Тлеющая, чадящая повседневность прошлой жизни превратится в пламя в его разуме. Он закончит свой труд - свою философскую теорию мироустройства, которую он начал писать уже давно, но жизнь среди людей мешала... Как создать совершенство, находясь среди варваров?.. Невозможно...
Только теперь, только здесь он закончит её. Его всё здесь радовало: и отвратительная погода осени, и откровенно суровая зима и писк и шебуршание лемменгов, устроившихся под полом в его жилище, и сначала красные и твердые, а потом мягкие желто-оранжевые ягоды морошки или почти черные ягоды, как облепиха усыпающие стелющиеся по земле ветви сихи, и торчащие над «деревьями» подберезовики...
Иногда он думал, что не может быть у человека такого абсолютного счастья, что это невозможно... Тогда он собирал в рюкзак сети, брал колья и выходил на берег. Там он, расставив сети, садился перед разведенным костром лицом к морю и... понимал, что это возможно. С рюкзаком, полным рыбы, уставший, но совершенно счастливый, он возвращался в свою хижину и продолжал писать книгу, слушая как скворчит на сковороде рыбка или чувствуя запах неспешно кипящей в кастрюльке ушицы... А вкус и запах жареных северных сыроежек с местным же тундровым диким луком!..
Прошли два года с тех пор, как он поселился в своем жилище, но ощущения счастья он не потерял. Свой труд, свою книгу он уже почти закончил. Он не торопился, мог себе позволить, выверял каждое слово, каждую фразу, отполировывал до блеска каждую мысль. Он купался в счастье и радости своего труда, своего творения. Этот труд будет совершенен, - думал он, - не может такой счастливый человек написать плохую книгу.
Пришла очередная зима. Он завершил свой труд - увесистая стопка исписанной бумаги, перевязанной бечевкой, лежала на столе. Автор этой книги лежал на